Военная проза

Проза о войне заняла особое место в развитии послевоенной литературы. Она стала не просто темой, а целым материком, где на специфическом жизненном материале находят свое решение едва ли не все идейные и эстетические проблемы современной жизни.

Для военной прозы новый период развития начался с середины 60-х годов. В конце 50-х появились книги «Судьба человека» М. Шолохова, «Иван» В. Богомолова, притчи Ю. Бондарева «Батальоны просят огня», Г. Бакланова «Пядь земли», роман К. Симонова «Живые и мертвые». (Аналогичный подъем наблюдается в кинематографе — вышли на экраны «Баллада о солдате», «Летят журавли»). Принципиально важную роль в становлении новой волны сыграли рассказ М. Шолохова «Судьба человека» и повесть В. Некрасова «В окопах Сталинграда». Этими произведениями наша литература перешла к повествованию о судьбе простого человека.

С наибольшей резкостью новые начала военной прозы проявились в повестях того направления, которое можно назвать прозой психологического драматизма. Название повести Г. Бакланова «Пядь земли» словно отражало полемику с предыдущими панорамными романами. Название говорило о том, что происходящее на каждой пяди земли отражало всю силу нравственного подвига народа. В это время выходят повести «Батальоны просят огня» Ю. Бондарева, «Убиты под Москвой» К. Воробьева, «Журавлиный крик», «Третья ракета» В.Быкова.

В этих повестях был сходный центральный герой — как правило молодой солдат или лейтенант, сверстник самих писателей. Все повести отличались максимальной концентрацией действия: один бой, одно подразделение, один плацдарм, одна нравственная ситуация. Такой узкий взгляд позволял контрастнее высветить драматические переживания человека, психологическую правду его поведения в условиях достоверно показанного фронтового быта.

Были схожи и драматичные эпизоды, составляющие основу сюжета. В повестях «Пядь земли» и «Батальоны просят огня» шел яростный и неравный бой на крохотном плацдарме. В повести К. Воробьева «Убиты под Москвой» был показан бой роты кремлевских курсантов, из которого вышел живым всего один солдат. Бой, в котором идеализированные представления о войне терпят поражение перед суровой правдой нахлынувших событий. Внутреннее развитие сюжета выявляет не то, как бесплодно и обреченно гибнут брошенные в бой курсанты, а то, как самоотверженно продолжают вести бой оставшиеся. Ставя своих героев в тяжелые, очень тяжелые положения, писатели выясняли на этом изломе такие изменения в нравственном облике героя, такие глубины характера, которые в обычных условиях нельзя измерить. Главным критерием ценности человека у прозаиков этого направления стало: трус или герой. Но при всей непримиримости разделения персонажей на героев и трусов писатели сумели показать в своих повестях и психологическую глубину героизма и социально-психологические истоки трусости.

Рядом с прозой психологического драматизма устойчиво развивалась порой в открытой полемике с ней эпическая проза. Произведения, нацеленные на широкий охват действительности, разделились по типу повествования на три группы.

Первый тип можно назвать информативно-публицистическим: в них романическая история, захватывающая многих персонажей на фронте и в тылу, смыкается с документальной достоверностью изображения деятельности Ставки и высших штабов. Обширная панорама событий была воссоздана в пятитомной «Блокаде» А. Чаковского. Действие перебрасывается из Берлина в маленький городок Белокаменск. Из бункера Гитлера в кабинет Жданова, с передовой на дачу Сталина. Хотя в собственно романических главах преимущественным вниманием автора пользуются семьи Королевых и Валицких, пред нами все-таки роман не семейный, а последовательно публицистический по своей композиции: авторский голос не только комментирует движение сюжета, но и направляет его. По событийно-публицистическй логике вступают в действие самые разные социальные слои — военные, дипломаты, партийные работники, рабочие, студенты. Стилевой доминантой романа явилось художественное осмысление и воспроизведение исторических событий, основанное на ставших доступными документах, мемуарах, научных публикациях. Из-за остро проблемного, публицистического характера романа вымышленные действующие лица оказались в большей мере социальными символами,

Социальными ролями, чем художественно своеобразными, самобытными типами. Они несколько затеряны в вихре событий большого масштаба, ради изображения которых был задуман роман. То же относится и к его роману «Победа» и к трехтомной «Войне» А. Стаднюка, повторившей те же принципы, которые были опробованы Чаковским, но уже не на материале Ленинградской обороны, а Смоленского сражения.

Вторую ветвь составили романы панорамно-семейные. («Вечный зов» А. Иванова, «Судьба» П. Проскурина). В этих романах публицистический элемент занимает меньшее место. В центре произведения не исторический документ или образы государственных деятелей, а жизнь и судьба отдельной семьи, которая разворачивается на протяжении многих, а иногда и десятков лет на фоне крупных исторических потрясений и событий.

И третий тип — это романы К. Симонова «Живые мертвые», «Солдатами не рождаются», «Последнее лето», А. Гроссмана «Жизнь и судьба». В этих произведениях нет стремления охватить как можно более широкое поле исторических событий и действия всех социальных прослоек, но в них есть живая соотнесенность частных судеб с коренными проблемами народного бытия.

Так проявлялись в приметных произведениях о войне важные идейно-стилевые процессы, среди которых можно выделить усиление интереса к судьбе простого человека, замедленность повествования, влечение к развитой гуманистической проблематике, к общим вопросам человеческого бытия. С некоторой долей условности можно прочертить такой пунктир движения военной прозы: в первые послевоенные годы — подвиг и герой, затем более объемное, тяготеющее к полноте изображение человека на войне, далее пристальный интерес к гуманистической проблематике, заложенной в формуле человек и война, и, наконец, человек против войны, в широком сопоставлении войны и мирного бытия.

Еще одним направлением прозы о войне стала документальная проза. Примечательно усиление интереса к таким документальным свидетельствам о судьбе человека и участи народа, которые по отдельности носили бы частный характер, но в своей совокупности создают живую картину.

Особенно много сделали в этом направлении О. Адамович, составивший сначала книгу записей рассказов жителей случайно уцелевшей деревни, истребленной гитлеровцами «Я из огненной деревни». Затем вместе с Д. Ганиным издали «Блокадную книгу», основанную на устных и письменных свидетельствах ленинградцев о блокадной зиме 1941-1942 годов, а также произведения С. Алексеевича «У войны не женское лицо» (воспоминания женщин-фронтовичек) и «Последний свидетель» (рассказы детей о войне).

В первой части «Блокадной книги» публикуются снабженные авторским комментарием записи бесед с блокадниками — жителями Ленинграда, пережившими блокаду. Во второй — три прокомментированных дневника — научного сотрудника Князева, школьника Юры Рябикина и матери двух детей Лидии Охапкиной. И устные свидетельства, и дневники, и другие используемые авторами документы передают атмосферу героизма, боли, стойкости, страданий, взаимовыручки — ту подлинную атмосферу жизни в блокаде, которая предстала взору рядового участника.

Такая форма повествования давала возможность представителям документальной прозы поставить некоторые общие вопросы жизни. Перед нами не документально-публицистическая, а документально-философская проза. В ней главенствует не открытый публицистический пафос, а раздумья авторов, так много писавших о войне и так много думавших о природе мужества, о власти человека над своей судьбой.

Продолжала развиваться романтико-героическая проза о войне. К этому типу повествования относятся произведения «А зори здесь тихие», «В списках не значился» Б. Васильева, «Пастух и пастушка» В. Астафьева, «Навеки девятнадцатилетние» Г. Бакланова. Романтическая манера отчетливо обнажает все важнейшие качества военной прозы: военный герой чаще всего трагический герой, военные обстоятельства чаще всего трагические обстоятельства, будь то конфликт человечности с бесчеловечностью, жажда жизни с суровой необходимостью жертв, любовь и смерть и т.д.